«На моей могиле можно будет… написать: один из трезвых между угорелыми», — писал о себе русский теоретик почвенничества Николай Николаевич Страхов (1828–1896 гг.)
РЕВОЛЮЦИЯ КАК ГРЕХ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ГОРДОСТИ: ИДЕОЛОГ ПОЧВЕННИЧЕСТВА НИКОЛАЙ СТРАХОВ
Интеллектуальный путь Николая Страхова стал настоящим подвигом консервативного движения «против течения», оценённый русским обществом только к самому концу его жизни. В 1890 г. его избрали член-корреспондентом Санкт-Петербургской Академии наук.
Знакомство Николая Страхова с блестящим критиком Аполлоном Григорьевым и великим писателем Фёдором Достоевским создало особое культурно-философское направление, получившее название «почвенничества».
Будучи в некоторых своих главных аспектах идейно близко к славянофильству, почвенничество как сообщество оформилось в 60-е годы на страницах журналов М.М. Достоевского и Ф.М. Достоевского «Время» (1861–1863 гг.) и «Эпоха» (1864–1865 гг.).
Сам термин «почвенничество» сложился в основном из публицистических призывов Ф.М. Достоевского вернуться к «своей почве», к русским национальным началам, «сделаться русскими». Предисловие к циклу Ф.М. Достоевского «Ряд статей о русской литературе. Введение» является своего рода «символическим» текстом почвенничества. Смысл работы: Россия отличается от Запада меньшими сословными и личными конфликтами, большим национальным единством, всечеловечностью, но образованное общество плохо знает простой народ, отсюда задача соединения общества с «почвой» и образование народа.
В определённом смысле к этому движению может быть отнесён и журнал «Заря» (1869–1872 гг.), издателем и фактическим редактором которого был Н.Н. Страхов и в котором появилось сочинение Н.Я. Данилевского «Россия и Европа», а также повесть Ф.М. Достоевского «Вечный муж».
Почвенничество глубоко повлияло на мировоззрение последующих поколений консерваторов в России (Л.А. Тихомиров, В.В. Розанов, Ю.Н. Говорухо-Отрок и др.), дав импульс здоровому национальному чувству.
В знаменитых сборниках «Борьба с Западом в нашей литературе» Николай Страхов глубоко ставил вопрос о нашем суверенитете, о нашей духовной самобытности. Он писал, что «коренное наше зло состоит в том, что мы не умеем жить своим умом, что вся духовная работа, какая у нас совершается, лишена главного качества: прямой связи с нашей жизнью, с нашими собственными духовными инстинктами».
Постоянное влияние Запада отрывает нас от нашей почвы, делая нас мечтателями. Мы полны глупыми убеждениями, что каждое новое поколение умнее предыдущего, что возможно построение на земле какого-то благополучия.
Страхов был убеждён, что «нам суждено представить свету самые яркие примеры безумия, до которого способен доводить людей дух нынешнего просвещения; но мы же должны обнаружить и самую сильную реакцию этому духу». Первая часть его предсказания ярко сбылась в революции XX столетия, будем надеяться, что положительная вторая часть реализуется в XXI веке.
Почвенничество было своеобразным цивилизационным национализмом. «Народ как огромный балласт, лежащий в глубине нашего государственного корабля, один даёт этому кораблю его прямое и могучее движение, несмотря ни на какие внешние ветры и бури, несмотря ни на какую ветренность кормчих и капитанов… всё наше рабство перед Западом, все наши обезьянничанья и все беды, которые мы от этого терпим и будем ещё терпеть, получат себе даже некоторое историческое оправдание, если ценою их мы достигнем наконец сознательной самобытности».
Он был убеждён, что революция неизбежна, но что через «позор» и разрушения революции «пройдёт невредимо наш русский народ», т. е. простой народ, которого не затронуло европейское образование.
Причина зла в нигилистической идеологии разрушения
В знаменитых «Письмах о нигилизме», написанных сразу после убийства народовольцами Императора Александра II, Николай Страхов вскрыл духовную суть нигилизма, принципиально служащего злу и разрушению.
Он призывал прежде всего к умственной борьбе с Западом, так как корень зла в России видел даже не в террористах-нигилистах, а в самой идеологии горделивого разрушения — в «нигилизме».
Николай Страхов задавался вопросом «Как истребить заразу?», чтобы молодые люди не пополняли ряды революционеров, поддаваясь духовным соблазнам переустройства России по радикальным западным шаблонам.
«Порох — это наш нигилизм; вместо того, чтобы думать только об его поджигателях, не разумнее ли позаботиться об уничтожении пороха?»
Необходимо принципиально бороться с производителями идеологического «пороха», а не только с теми, кто его поджигает.
Революция — грех трансцендентальный
Революционные настроения не есть стремления к отстаиванию каких-нибудь реальных интересов. Это последствия призрачных желаний, фантастических социальных проектов, отвлечённых мечтаний, занесённых по большей части с Запада и на русской почве воспринятых нашими мечтательными натурами.
Революционный нигилизм — это особая форма «фантастической ненависти, которая питается сама собою, над которой ничто реальное не имеет силы». Эту ненависть нельзя удовлетворить, как можно удовлетворять реальные желания. Революция, нигилизм — это прежде всего нравственное состояние, «крайняя ступень противления законам души и совести». Это движение «в сущности, ничем не удовлетворяется, кроме полного разрушенья».
Революционное отрицание — не простое политическое преступление, это явление, переступающее грань человеческой этики, меняющее местами понятия о добре и зле. Нигилизм — «это грех трансцендентальный, грех нечеловеческой гордости, обуявшей в наши дни умы людей, это — чудовищное извращение души, при котором злодеянье является добродетелью, кровопролитие — благодеянием, разрушение — лучшим залогом жизни».
Коренная черта революции — гордость своим умом
Революционеры относятся с искренним презрением к реальному миру. Они не столько хотят изменять мир к лучшему, сколько с негодованием относятся к отыскиваемому ими «злу». Зло — необходимая пища для революционных душ. Это постоянная заряженность революционеров на борьбу с социальным «злом», нежелание что-либо излечить в обществе, а отрицание, доведённое до отрицания вообще всего сущего, всего существующего.
Слепое самодовольство наших революционеров с негодованием относится к окружающей действительности.
Либералы всегда поддерживали социалистов в силу общей уверенности, что прогресс делается только с помощью революции. Либералы отличаются от социалистов только тем, что, чувствуя так же, как радикалы, не приводят свои убеждения в исполнение. Либералы — это непоследовательные социалисты.
Новая социальная религиозность
Вера в прогресс — новый Бог и новая религиозность новейшего времени. Всевозможные атеисты и материалисты не могут не заполнять пустоты своих душ. Им так же нужны идеалы, сверхматериальная пища, то, за что можно было бы умереть.
Никакие мужики, никакой пролетариат никогда не вызывали ни у народовольцев, ни у большевиков никакого сострадания, это были предлоги для заглушения своей душевной пустоты.
«Роль страдальца очень соблазнительна для нашей гордости, — писал Н.Н. Страхов, — поэтому, за неимением своих печалей, достойных этой роли, мы берём на себя (разумеется, мысленно) чужие страданья и этим удовлетворяемся».
Мысленное страдание за других, мечта о будущих устройствах жизни у революционеров является заменой реального христианского служения ближнему.
«Как видно, — утверждает Н.Н. Страхов, — легче человеку поклониться злу, чем остаться вовсе без предмета поклонения».
Революционное сознание приучает видеть в человеческой истории «только два периода: до настоящей минуты идёт сплошной период мрака и зла; а с нашего времени или вскоре после него должен наступить сплошной период света и добра».
Внутреннее противоречие нигилизма
Абсолютное отрицание революционным сознанием всех устоев традиционного общества, всех христианских нравственным норм есть результат европейской образованности, поражённой глубоким внутренним противоречием. Протест против современного общества, против дурных его сторон жизни никак не заставляет самих борцов отказываться от тех же дурных начал, против которых направлен пафос самого протеста.
Все говорят о нехватке справедливости, об отсутствии равенства, но когда начинаешь разбираться, о чем же идёт речь, то всё сводится к тем же деньгам, которыми якобы можно достигнуть и справедливости, и равенства. Всё сводится к равенству в рублях и равенству в имуществе. Высшую же справедливость видят «в наделении каждого числом рублей, пропорциональным его достоинствам и заслугам» (социалистический идеал).
В реальности революционеры ничем не отличаются от обличаемых ими либералов, буржуев и прочих эксплуататоров. «Гонители богатства, — пишет Н.Н. Страхов, — нимало не перестают завидовать богатым; проповедники гуманности остаются нетерпимыми и жестокими; учители справедливости — сами вечно несправедливы; противники властей жаждут, однако, власти для себя; и протестующие против притеснений и насилий — сами величайшие притеснители и насильники».
Сегодня миром в разных его частях, где двести, а где сто лет, владеют ошалевшие, угорелые, обезумевшие гуманисты, продолжающие переворачивать христианский мир вверх дном. И слово трезвых, разумных и здравомыслящих консерваторов, как ободряющий глас Божий для христиан в демократической пустыне современности.
